Неточные совпадения
— Ну, слушай, этот раз
возьму, и то из сожаления только, чтобы не провозился напрасно. Но если ты привезешь в другой раз, хоть три
недели канючь — не
возьму.
В три-четыре
недели он уже так набил руку в таможенном деле, что знал решительно все: даже не весил, не мерил, а по фактуре узнавал, сколько в какой штуке аршин сукна или иной материи;
взявши в руку сверток, он мог сказать вдруг, сколько в нем фунтов.
Схватили их турки у самого Трапезонта и всех забрали невольниками на галеры,
взяли их по рукам и ногам в железные цепи, не давали по целым
неделям пшена и поили противной морской водою.
Народу было пропасть, и в кавалерах не было недостатка; штатские более теснились вдоль стен, но военные танцевали усердно, особенно один из них, который прожил
недель шесть в Париже, где он выучился разным залихватским восклицаньям вроде: «Zut», «Ah fichtrrre», «Pst, pst, mon bibi» [«Зют», «Черт
возьми», «Пст, пст, моя крошка» (фр.).] и т.п. Он произносил их в совершенстве, с настоящим парижским шиком,и в то же время говорил «si j’aurais» вместо «si j’avais», [Неправильное употребление условного наклонения вместо прошедшего: «если б я имел» (фр.).] «absolument» [Безусловно (фр.).] в смысле: «непременно», словом, выражался на том великорусско-французском наречии, над которым так смеются французы, когда они не имеют нужды уверять нашу братью, что мы говорим на их языке, как ангелы, «comme des anges».
«В
неделю, скажет, набросать подробную инструкцию поверенному и отправить его в деревню, Обломовку заложить, прикупить земли, послать план построек, квартиру сдать,
взять паспорт и ехать на полгода за границу, сбыть лишний жир, сбросить тяжесть, освежить душу тем воздухом, о котором мечтал некогда с другом, пожить без халата, без Захара и Тарантьева, надевать самому чулки и снимать с себя сапоги, спать только ночью, ехать, куда все едут, по железным дорогам, на пароходах, потом…
Чрез две
недели Штольц уже уехал в Англию,
взяв с Обломова слово приехать прямо в Париж. У Ильи Ильича уже и паспорт был готов, он даже заказал себе дорожное пальто, купил фуражку. Вот как подвинулись дела.
— Да неужели вы с меня за целый год хотите
взять, когда я у вас и двух
недель не прожил? — перебил его Обломов.
— А где немцы сору
возьмут, — вдруг возразил Захар. — Вы поглядите-ка, как они живут! Вся семья целую
неделю кость гложет. Сюртук с плеч отца переходит на сына, а с сына опять на отца. На жене и дочерях платьишки коротенькие: всё поджимают под себя ноги, как гусыни… Где им сору
взять? У них нет этого вот, как у нас, чтоб в шкапах лежала по годам куча старого изношенного платья или набрался целый угол корок хлеба за зиму… У них и корка зря не валяется: наделают сухариков да с пивом и выпьют!
Он так торжественно дал слово работать над собой, быть другом в простом смысле слова.
Взял две
недели сроку! Боже! что делать! какую глупую муку нажил, без любви, без страсти: только одни какие-то добровольные страдания, без наслаждений! И вдруг окажется, что он, небрежный, свободный и гордый (он думал, что он гордый!), любит ее, что даже у него это и «по роже видно», как по-своему, цинически заметил это проницательная шельма, Марк!
— Да, — припомнила она и достала из кармана портмоне. —
Возьмите у золотых дел мастера Шмита porte-bouquet. [подставку для букета (фр.).] Я еще на той
неделе выбрала подарить Марфеньке в день рождения, — только велела вставить несколько жемчужин, из своих собственных, и вырезать ее имя. Вот деньги.
Вон я хотела остеречь их моралью — и даже нравоучительную книгу в подмогу
взяла: целую
неделю читали-читали, и только кончили, а они в ту же минуту почти все это и проделали в саду, что в книге написано!..
Я, конечно, обращался к нему раз,
недели две тому, за деньгами, и он давал, но почему-то мы тогда разошлись, и я сам не
взял: он что-то тогда забормотал неясно, по своему обыкновению, и мне показалось, что он хотел что-то предложить, какие-то особые условия; а так как я третировал его решительно свысока во все разы, как встречал у князя, то гордо прервал всякую мысль об особенных условиях и вышел, несмотря на то что он гнался за мной до дверей; я тогда
взял у князя.
Из всех выделился высокий благообразный крестьянин лет пятидесяти. Он разъяснил Нехлюдову, что они все высланы и заключены в тюрьму за то, что у них не было паспортов. Паспорта же у них были, но только просрочены
недели на две. Всякий год бывали так просрочены паспорта, и ничего не взыскивали, а нынче
взяли да вот второй месяц здесь держат, как преступников.
— Чего любопытно! — сказал Троекуров, — она знакома с ним: он целые три
недели учил ее музыке, да слава богу не
взял ничего за уроки.
— Ну, пусть так, а через
неделю мои именины, — утешьте меня,
возьмите синий фрак у портного на этот день.
Исправник донес Тюфяеву. Тюфяев послал военную экзекуцию под начальством вятского полицмейстера. Тот приехал, схватил несколько человек, пересек их, усмирил волость,
взял деньги, предал виновных уголовному суду и
неделю говорил хриплым языком от крику. Несколько человек были наказаны плетьми и сосланы на поселенье.
Прежде Макбета у нас была легавая собака Берта; она сильно занемогла, Бакай ее
взял на свой матрац и две-три
недели ухаживал за ней. Утром рано выхожу я раз в переднюю.
— И на что тебе каждый день свечку брать! Раз-другой в
неделю взял — и будет!
— Это что за новости! Без году
неделя палку в руки
взял, а уж поговаривать начал! Захочу отпустить — и сама догадаюсь. Знать ничего не хочу! Хошь на ладонях у себя вывейте зерно, а чтоб было готово!
— Эту лошадь — завтра в деревню. Вчера на Конной у Илюшина
взял за сорок рублей киргизку… Добрая. Четыре года. Износу ей не будет… На той
неделе обоз с рыбой из-за Волги пришел. Ну, барышники у них лошадей укупили, а с нас вдвое берут. Зато в долг. Каждый понедельник трешку плати. Легко разве? Так все извозчики обзаводятся. Сибиряки привезут товар в Москву и половину лошадей распродадут…
— Муж? — повторила она и горько засмеялась. — Я его по
неделям не вижу… Вот и сейчас закатился в клуб и проиграет там до пяти часов утра, а завтра в уезд отправится. Только и видела… Сидишь-сидишь одна, и одурь
возьмет. Тоже живой человек… Если б еще дети были… Ну, да что об этом говорить!.. Не стоит!
Каждую
неделю два раза вся Российская империя извещается, что Н. Н. или Б. Б. в несостоянии или не хочет платить того, что занял, или
взял, или чего от него требуют.
Я рассчитывал совершить весь маршрут в три
недели и сообразно этому
взял продовольствие для людей и корм для собак.
Ложась спать, Лаврецкий
взял с собою на постель целую груду французских журналов, которые уже более двух
недель лежали у него на столе нераспечатанные.
Так Мыльников и делал: в
неделю работал день или два, а остальное время «компанился». К нему приклеился и Яша Малый, и зять Прокопий, и машинист Семеныч. Было много и других желающих, но Мыльников чужим всем отказывал. Исключение представлял один Семеныч, которого Мыльников
взял назло дорогому тестюшке Родиону Потапычу.
— Угорел я, Фролушка, сызнова-то жить, — отвечал Кривушок. — На что мне новую избу, коли и жить-то мне осталось, может, без году
неделю… С собой не
возьмешь. А касаемо одежи, так оно и совсем не пристало: всю жисть проходил в заплатах…
Это перерождение произошло всего в несколько
недель, и баушка Лукерья отлично изучила, кто, когда и сколько дает и как лучше
взять.
К особенностям Груздева принадлежала феноменальная память. На трех заводах он почти каждого знал в лицо и мог назвать по имени и отчеству, а в своих десяти кабаках вел счеты на память, без всяких книг. Так было и теперь. Присел к стойке,
взял счеты в руки и пошел пощелкивать, а Рачителиха тоже на память отсчитывалась за две
недели своей торговли. Разница вышла в двух полуштофах.
Дня через три они уехали,
взяв слово, что мы приедем погостить к ним на целую
неделю.
Была страстная
неделя, приходившаяся в этот раз очень поздно; я вышел поутру; мне надо было непременно быть у Наташи, но я положил раньше воротиться домой, чтоб
взять Нелли и идти с нею гулять; дома же покамест оставил ее одну.
Раз Смитиха сошлась с этой кумой (помнишь, у Бубновой девка-то набеленная? — теперь она в смирительном доме), ну и посылала с ней это письмо и написала уж его, да и не отдала, назад
взяла; это было за три
недели до ее смерти…
— Нас хотели
взять в полицию, но один господин вступился, расспросил у меня квартиру, дал мне десять рублей и велел отвезти мамашу к нам домой на своих лошадях. После этого мамаша уж и не вставала, а через три
недели умерла…
Веткин отошел в сторону. «Вот
возьму сейчас подойду и ударю Сливу по щеке, — мелькнула у Ромашова ни с того ни с сего отчаянная мысль. — Или подойду к корпусному и скажу: „Стыдно тебе, старому человеку, играть в солдатики и мучить людей. Отпусти их отдохнуть. Из-за тебя две
недели били солдат“.
А через
неделю вызывает меня уж мой собственный начальник:"Знаете ли вы, говорит, правило: Tolle me, mu, mi, mis, si declinare domus vis?.."8 [
Возьми me, mu, mi, mis, если хочешь склонять domus (дом)] — Знаю, ваше превосходительство!
За обедом он официально, как жених, сидел рядом с Джеммой. Фрау Леноре продолжала свои практические соображения. Эмиль то и дело смеялся и приставал к Санину, чтобы тот его
взял с собой в Россию. Было решено, что Санин уедет через две
недели. Один Панталеоне являл несколько угрюмый вид, так что даже фрау Леноре ему попеняла: «А еще секундантом был!» — Панталеоне взглянул исподлобья.
— Не хочешь — не надо! Наплевать мне на твой журналишко и на тебя! — скажет,
возьмет рисунок и уйдет, а через
неделю приходит и встречается редактором как желанный и ожидаемый.
Ну, а через две
недели меня и
взяли.
— Отец, братец, отец. И знаешь, пречестнейший, преблагороднейший человек, и даже не пьет, а только так из себя шута строит. Бедность, брат, страшная, восемь человек детей! Настенькиным жалованьем и живут. Из службы за язычок исключили. Каждую
неделю сюда ездит. Гордый какой — ни за что не
возьмет. Давал, много раз давал, — не берет! Озлобленный человек!
«Но молодость свое
взяла» и ровно через шесть
недель Алексею Степанычу стало полегче.
Через
неделю Алексей Степаныч
взял отпуск, раскланялся с Софьей Николавной, которая очень ласково пожелала ему счастливого пути, пожелала, чтобы он нашел родителей своих здоровыми и обрадовал их своим приездом, — и полный радостных надежд от таких приятных слов, молодой человек уехал в деревню, к отцу и матери.
Еще прежде известия о свадьбе отправила Арина Васильевна письмо к своему супругу, в котором уведомляла, что по таким-то важным причинам отвезла она внучку к умирающей бабушке, что она жила там целую
неделю и что хотя бог дал старухе Бактеевой полегче, но Парашеньку назад не отпустили, а оставили до выздоровления бабушки; что делать ей было нечего, насильно
взять нельзя, и она поневоле согласилась и поспешила уехать к детям, которые жили одни-одинёхоньки, и что теперь опасается она гнева Степана Михайловича.
На другой день Пугачев получил из-под Оренбурга известие о приближении князя Голицына и поспешно уехал в Берду,
взяв с собою пятьсот человек конницы и до полуторы тысячи подвод. Сия весть дошла и до осажденных. Они предались радости, рассчитывая, что помощь приспеет к ним чрез две
недели. Но минута их освобождения была еще далека.
Через
неделю Платошка написал паспорт, заметил в нем, что у ней лицо обыкновенное, нос обыкновенный, рост средний, рот умеренный и что особых примет не оказалось, кроме по-французски говорит; а через месяц Софи упросила жену управляющего соседним имением, ехавшую в Петербург положить в ломбард деньги и отдать в гимназию сына,
взять ее с собою; кибитку нагрузили грибами, вареньем, медом, мочеными и сушеными ягодами, назначенными в подарки; жена управляющего оставила только место для себя...
Рассказывал им за меня всё Постельников, до упаду смеявшийся над тем, как он будто бы на сих днях приходит ко мне, а я будто сижу на кровати и говорю, что «я дитя кормлю»; а через
неделю он привез мне чистый отпуск за границу, с единственным условием
взять от него какие-то бумаги и доставить их в Лондон для напечатания в «Колоколе».
Недели через две, как был уговор, приехал и Головинский. Он остановился у Брагиных, заняв тот флигелек, где раньше жил Зотушка со старухами. Татьяна Власьевна встретила нового гостя сухо и подозрительно: дескать, вот еще Мед-Сахарыч выискался… Притом ее немало смущало то обстоятельство, что Головинский поселился у них во флигеле; человек еще не старый, а в дому целых три женщины молодых, всего наговорят.
Взять хоть ту же Марфу Петровну: та-ра-ра, ты-ры-ры…
Тридцать тысяч войска польского, под предводительством известных своею воинской доблестью и зверским мужеством панов Сапеги и Лисовского, не успели
взять приступом монастыря, защищаемого горстью людей, из которых большая часть в первый раз взялась за оружие; в течение шести
недель более шестидесяти осадных орудий, гремя день и ночь, не могли разрушить простых кирпичных стен монастырских.
На Святой
неделе Лаптевы были в училище живописи на картинной выставке. Отправились они туда всем домом, по-московски,
взявши с собой обеих девочек, гувернантку и Костю.
— Уж я знаю! Он в суде недавно сидел две
недели кряду… всё судил… Приходил оттуда злой, голодный…
Взял да щипцами самоварными грудь мне ущемил и вертит и крутит… гляди-ка!
— А вчера ночью обход был… Человек двести разной шпаны набрали. Половина нищие, уже опять вернулись, остальные в пересыльной сидят… и эти придут… Из деловых, как всегда, никого — в «малине» отсиделись. А было что
взять: с
неделю назад из каторги вернулся Болдоха, а с ним Захарка… Вместе тогда за убийство судились и вместе бежали… Еще его за рост звали «Полтора Захара, с
неделю ростом, два дни загнулось». Вы помните их?
—
Возьмём такой подлый случай: играю я, назад тому с
неделю, у Кононова в гостинице с каким-то господином, вижу — личность словно знакома, ну — все курицы в перьях!